Среди 82-х сторонников Кастро, тайком приплывших к берегам Кубы на яхте «Гранма» и высадившихся в провинции Орьенте 2 декабря 1956 года был всего лишь один коммунист – аргентинец Эрнесто Гевара де ля Серно – легендарный «Че». В общем-то группу Кастро составляли сторонники революционного национального освобождения, левые национал-революционеры (хотя формально Фидель порвал с партией ортодоксов год назад, в 1955 году в своей знаменитой статье «Против всех»; впрочем, это был разрыв не идеологический, Фидель обвинял партийных бонз в пассивности и трусости, которые удлиняли срок пребывания диктатора у власти). В рядах Повстанческой Армии Фиделя Кастро, развернувшей борьбу против кровавого диктатора Батисты в горах Сьерре-Маэстре коммунистов также было не очень много. Просоветская Коммунистическая партия Кубы (партия народного социализма) вообще отнеслась к освободительной войне «бородачей» («барбудос»), как называли партизан Кастро, настороженно: ортодоксам от марксизма действия «ортодоксов» мартизма показались подходящими под зубодробительные характеристики «бланкизма», «мелкобуржуазного радикализма»; еще бы, ведь Фидель и его сторонники поступили «неправильно» с позиций марксистской схемы, вместо того, чтобы вести пропаганду среди «передового класса» - пролетариата, они обратились к «темным и невежественным» крестьянам. Зато в избытке были верующие крестьяне и даже … священники. Официальная католическая церковь Кубы, как и везде в Латинской Америке, как правило, выступает на стороне власть имущих – компрадоров, но в широких слоях мирян, а также низшего духовенства распространены левые и антиимпералистические настроения. Недаром Латинская Америка стала Родиной «теологии освобождения» - современной версии христианского социализма[4], и, добавим, родиной таких символических фигур как колумбийский «красный партизан» и католический священник падре Камило Торрес. В Повстанческой Армии в горах Сьерре-Маэстры с разрешения командующего армией – команданте Фиделя Кастро действовали свои капелланы, самый известный из которых – падре Гильермо Сардиньяс.
Даже после 1 января 1959 года, когда повстанцы и оппозиция пришли к власти, речь не шла о социалистической революции в марксистском ключе. Во время неофициального визита в Вашингтон в апреле 1959 года, Фидель Кастро – уже руководитель революционной Кубы, охарактеризовал себя как «кубинского националиста», сказав: «Кубинский национализм заключается в желании сделать свою страну процветающей и уважаемой страной»[5] (здесь необходимо заметить, что за рубежом термин «националист» не имеет такого зловещего ореола как в России и означает не шовиниста, а просто сторонника самостоятельного национального развития). Там же, в США на вопрос: «является ли январская революция красной?» Кастро ответил: «скорее она цвета зеленых оливок» (по цвету формы Повстанческой армии)[6].
Знаменитая аграрная реформа, после которой «правые» прозвали Кастро коммунистом, тоже по сути была национал-демократической: главным образом она была направлена против иностранного капитала и сросшихся с ним крупных землевладельцев, при этом им даже компенсировалась утеря собственности, выигрывали же от нее мелкие землевладельцы.
Кастро охарактеризовал кубинскую революцию как социалистическую лишь 16 апреля 1961 года (то есть на втором году революции), на похоронах жертв американской варварской бомбардировки острова. Фидель произнес там следующие слова: «Товарищи рабочие и крестьяне, наша революция является социалистической и демократической, революцией бедняков, которая делается силами бедняков и в интересах бедняков». Заметим, что Фидель ничего не сказал о марксизме, речь ша о демократическом или как тогда говорили народном социализме. Себя же он впервые назвал коммунистом за год до этого – 8 ноября 1960 года в речи в редакции кубинской коммунистической газеты «Ой». В ней же Фидель заявил, что со студенческих лет изучал марксистскую литературу и даже «был марксистом» и оказал влияние в соответствующем духе на своего брата Рауля. Это противоречило всем прежним заявлениям Фиделя (говорят, что Хрущев так и не поверил в это превращение Фиделя и заметил: конечно, Фидель не коммунист, но еще немного и США сделают его коммунистом)[7]. Интересно, что Че Гевара в том же 1960 г., за месяц до «признания» Фиделя также говорил в интервью американскому журналу «Лук» совершено противоположное: «Фидель не коммунист… Эта революция исключительно кубинская, а точнее – латиноамериканская. В политическом плане можно было бы квалифицировать Фиделя и его Движение революционно-националистическим»[8].
Все остальное время, вплоть до 90-х гг. Фидель Кастро называл себя коммунистом и марксистом-ленинцем. Соответствующие изменения были произведены и на уровне госполитики: все революционные организации были объединены в одну, ставшую правящей партией и получившей вскоре название Коммунистическая партия Кубы. Атеизм стал государственной идеологией, а марксизм-ленинизм – официальной философией. Советский Союз открыто признавался «старшим братом» и руководителем Кубы (и действительно, трудно переоценить масштабы советской помощи Кубе, начиная с того, что пакт с СССР сделал невозможной американскую интервенцию на остров и кончая тем, что советские специалисты помогали создавать на Кубе систему здравоохранения, образования, промышленность и т.д. ). Но тем не менее политический курс Кубы и в годы «советского протектората» сохранил определенную самостоятельность. Куба не была марионеткой СССР, как это пытались доказать североамериканцы и повторяют с их голоса доморощенные «демократы». Так, революционная Куба отказалась войти в какие бы то ни было военные пакты, в том числе и созданный СССР Варшавский блок и так и осталась неприсоединившимся государством. Куба не стремилась слепо копировать советскую модель: переняв ее лучшие стороны, прежде всего, социальную систему, Куба Кастро сохранила в экономике частный сектор. При аграрной реформе, превратившей большинство земель острова в государственное достояние, все же 39% земли было оставлено за частными собственниками (мелкими крестьянскими хозяйствами), конечно, при условии, что собственник работает эффективно согласен сотрудничать с государством и придерживаться Госплана. Вряд ли Кастро подозревал, что воплощает в жизнь концепцию функциональной собственности, разработанную отцом русской геополитики и геоэкономики эмигрантом-евразийцем П.Н. Савицким… Наконец, на Кубе не было масштабных репрессий – кровавых внутрипартийных «разборок», а также культа личности. Положение с пресловутыми «правами человека» на острове Свободы также были и остаются получше, чем у многих стран, объявленных США «демократиями».
После 1991 года, когда рухнул Советский Союз и в официальной идеологии Кубы произошли изменения. Фидель взял курс на реформы в духе НЭПа в экономике и на усиление мотивов латиноамериканского почвенничества в идеологии. Была упразднена политика госатеизма. Из Устава Компартии Кубы исчез пункт, запрещающий коммунистам исповедовать религию и принадлежать к религиозным организациям. Кубинская католическая церковь получила возможность снова выступать с обращениями к пастве. В 1998 году Кубу посетил тогдашний Папа Римский Иоанн Павел II и был удостоен приема на высшем официальном уровне (Кроме того, Католическая церковь осудила североамериканскую экономическую блокаду Кубы, так как она болезненно ударяет по беднейшим слоям населения Кубы[9], и это еще более сблизило позиции кубинских католиков и режима Кастро). А после смерти понтифика сам Фидель Кастро впервые после 1959 года участвовал в католической мессе в кафедральном соборе Гаваны. В связи со смертью Папы на Кубе был объявлен трехдневный национальный траур (чего не сделали даже некоторые страны, традиционно считающиеся католическими). Сам Фидель оставил в книге соболезнований в посольстве Ватикана в Гаване запись с такой характеристикой Папы: «Покойся в мире, неустанный борец за дружбу среди народов, враг войны и друг бедных»[10].
Несмотря на то, что Фидель Кастро публично не отрекается от марксизма, высшее руководство партии и государства все больше говорит об особом, специфичном характере кубинского социализма и его отличиях даже от социализма Маркса и Ленина. Так, Президент Национальной ассамблеи народной власти Кубы Риккардо Аларкон де Кесада сказал об этом в интервью российскому журналу «Эксперт»: «Наш социальный проект не пал, как домино. …потому что у нас на Кубе был подлинный и самобытный революционный процесс. …. Реалии кубинской системы - вовсе не те реалии, которые в своих работах рассматривал Ленин. У нас всего лишь есть воля, чтобы вести социальную политику, отстаивать справедливость и равенство. После крушения социалистического лагеря у нас было два пути - "переселиться на другую планету" или сохранить и развернуть нашу систему. Мы открыли доступ к капиталистическому способу производства, сделали то же самое, что Ленин когда-то сделал во времена нэпа. Но все же подчеркну: мы не пытаемся повторять какую-либо чужую модель социализма, модель, которая когда-либо была реализована. С самого начала революции мы решили, что социализм в Латинской Америке должен быть не копией, а "героическим созиданием". Сегодня многие в Латинской Америке думают также. Есть венесуэльский подход, есть бразильский. Мы должны бороться за многоцветный социализм»[11]. Медленно и тихо, без театральных эксцессов революционная Куба возвращается к идеологии Повстанческой армии и Движения 26 июля, с которой победила Революция 1 января 1959 года и которая была на Кубе господствующей до вступления Кубы в советский лагерь.