|
В этом году 50-летия "Победы" до оскомины пришлось наслышаться дифирамбов маршалу Жукову — со стороны коммунистов, национал-большевиков, Ельцина (торжественно открывшего ему памятник и учредившего орден его имени) и множества других разношерстных придурков, что — впрочем — вполне естественно. Менее нормально то, что в эмигрантской прессе иные лица, желая сохранить хорошие отношения со штатами местных посольств или с иными "суворовцами" в "РФ", попытались — и с некоторым успехом — помешать появлению материалов, рисующих истинный исторический облик этого коммуниста, одного из виновников геноцида русского народа.
Жестокость Жукова к своим собственным солдатам и офицерам можно сравнить лишь со сталинской. Мемуары маршала "Воспоминания и размышления" (Москва, 1970) предваряет отзыв Шолохова: "Жуков был великим полководцем суворовской школы". Насквозь лживая формулировка, ибо суворовская наука побеждать, "воевать не числом, а умением", прямо противоположна тезису "любой ценой" Жукова.
Сталинскую выучку Жуков показал еще на Халхин-Голе. Когда противник атаковал то один, то другой участок фронта, Жуков стал неграмотно перебрасывать соединения с других участков фронта для помощи атакуемым. В результате фронт быстро расстроился и стал неуправляемым. Если бы командарм Жукова не спас положение, заставив его вернуть все соединения на свои места, не миновать бы поражения на Халхин-Голе. Пристыженный будущий маршал отыгрался на подчиненных: он подписал 17 смертных приговоров по пустячным поводам. Следствие и судебное разбирательство заменялись бумажкой, на которой было написано: "Трибунал. Судить. Расстрелять". И подпись. К счастью, жуковский командарм обратился в президиум Верховного Совета и добился помилования всех семнадцати.
Уже на Халхин-Голе Жуков, делая детские ошибки, совершенно равнодушно нес вследствие этого огромные потери. Но качество это проявилось куда более чудовищно во II Мировую войну. Удар по Зееловским высотам, например, стоил около сотни тысяч солдат и офицеров. Позже, как читаем в номере 46-м "Контакта", Жуков без всякого оттенка сожаления признавал: "Да, зря мы в лоб штурмовали Зееловские высоты. Зря погибли эти сто тысяч".
В роли начальника Генерального Штаба перед войной и в начале войны он оказался совершенно беспомощным. В ходе боев он совершал постоянные ошибки, равнозначные преступлениям. Так называемую "стабилизацию положения" под Москвой, уже в качестве командующего Западным фронтом, он осуществил не какими-либо оперативными планами и замыслами, а вводом в бой все новых сил и беспримерной жестокостью по отношению к своим подчиненным. Последнее импонировало Сталину больше всего, и он влюбился в Жукова. Все крупнейшие операции Второй Мировой войны, связанные с именем маршала, проведены, как и Московская, большой кровью.
Как подчеркивает писатель Г.Владимов, против "четырехслойной тактики" (три слоя солдат ложатся мертвыми и заполняют неровности земной коры, а четвертый ползет по ним) Жуков не погрешил до конца, до Берлинской операции, положив всего триста тысяч на Зееловских высотах и в самом Берлине, только чтобы сделать приятное Сталину — взять город именно к первому мая.
Американцы, которые уже были в Германии, и в частности генералы Паттон и Эйзенхауер, удивлялись: "Откуда такая жестокость к своим же? Откуда такой безжалостный военачальник?".
Впоследствии Эйзенхауер много разговаривал с Жуковым о методах ведения войны, и был поражен, тем, что для советского маршала русские люди были как мусор. Чтобы разминировать, например, минное поле, он попросту прогонял по нему пехоту.
Одна из главных забот Эйзенхауера состояла в том, чтобы каждая американская дивизия на фронте насчитывала не меньше 17 тысяч человек, иначе она не могла бы выполнять стоящие перед ней боевые задания. Между тем, Жуков рассказывал Эйзенхауеру, что у него в дивизиях по 8 тысяч человек, а порою потери так велики, что оставалось лишь три тысячи человек в дивизии.
"В этом отношении, — пишет Эйзенхауер в книге "Крестовый поход в Европе", — весьма показательны рассказы Жукова о том, как его войска пробивались через минные поля противника. Немецкие минные поля, простреливавшиеся заградительным огнем, были серьезными препятствиями, вызывавшими у нас задержки. Несмотря на то, что наши военные техники придумали множество всяких орудий для уничтожения мин противника, нам все же было трудно пробиваться через минные поля. "Мины, как вы знаете, есть двух сортов, — говорил мне маршал Жуков, — противопехотные и противотанковые. Когда наша пехота подходит к минному полю, она продолжает идти так, как будто перед ней вовсе нет никаких мин. Потери? Потерь от мин не больше, чем если бы на этом участке немцы имели сосредоточенный артиллерийский и пулеметный огонь. Противотанковые мины под пехотой не взрываются. Когда пехота, преодолев минное поле, укрепится на плацдарме по другую сторону, мы пускаем саперов, которые разминируют противотанковые мины, прокладывая коридоры для наших машин".
Цензура изъяла из советского издания книги Эйзенхауера его беседы с Жуковым, в том числе и вышеприведенный пассаж, так поразивший американского генерала.
Но и в своей послевоенной деятельности Жуков продолжал истреб%%%ь русский народ, и все с той же целью — сделать карьеру. Атомный взрыв позволил ему перебраться из заместителей в министры Обороны, а затем и в члены президиума ЦК КПСС. Благодаря ему 40 тысяч солдат и офицеров сгнили заживо в страшных мучениях. Маршал, которого одел в бронзу скульптор Клыков, дал преступный, человеконенавистнический приказ заставивший этих людей пройти через эпицентр атомного взрыва. Этот эксперимент имел место на Тоцком полигоне в 1954 г. За много меньшее в послевоенной Германии людей объявляли преступниками против человечности.
|
26.05.2005, 12:26
